Мглинский большак

Опубликовано 3 мар 2011 в 11:45
3594 просмотра
44 голоса

Из книги А.Стукалова "Край мой Смоленский"


За годы журналистской работы мне пришлось проехать и пройти многие тысячи километров. Как-то я попытался соединить линиями-стрелками места, где побывал, и они густыми лучами покрыли всю карту Смоленщины. Словом, много повидал разных дорог, но самой памятной и самой значительной для меня навсегда останется дорога моего детства и юности — Мглинский большак. И пусть не сетует читатель на то, что пишу о нем больше, чем о других местах.

Мглинский большак — это дорога от Рославля до южной деревни Ершичского района Корсики и далее до брянского города Мглин. Сейчас это проселочная дорога, когда-то обсаженная с двух сторон березами. По рассказам предков моих односельчан, передававшимся из рода в род, большак этот был связан с именами великих людей России — императрицы Екатерины II и светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического. И сохранившиеся древние березы, якобы, были посажены еще в те екатерининские времена. Может, и так. Но с тех пор посадки поредели, и большак со временем смещался то влево, то вправо, где почему-то было удобнее проехать, местами дорога пошла по новому месту, и там березы совсем ксчезли, а там, где они сохранились, тенистыми аллеями тянется вдоль большака молодая поросль самосева, образуя у обочин целые березовые рощи. Весной они поят своим соком жителей окрестных деревень, осенью грибники наполняют в них свои кузова.

А березы-ветераны умирают. Их ломают и выворачивают с корнями бури, в дуплах мальчишки разжигают костры (какие варварские игры!), молнии летних гроз избирают их своими мишенями. И все меньше становится на Мглинском большаке старых берез. А рядом вдоль него живут люди, сменяется одно поколение другим, но ни одно из них, к сожалению, не оставило о себе подобную память, не приняло эстафету екатерининских времен, не поддержали и не возобновили люди, живущие вдоль большака, старинные посадки.

Старинный большак помнит не только пышный поезд царицыных карет. Помнит он и потоки беженцев из Смоленска во время нашествия Наполеона, и эскадроны казаков, шедших на помощь русским армиям громить супостата. Помнит он и почтовый колокольчик, и летние дрожки, и расхлябанные крестьянские телеги. Но больше всего ему досталось в 1941 году, когда бесконечные колонны вражеских танков месили гусеницами пыль и грязь. Да так изуродовали дорогу, что по ночам немцы стали сами чинить ее, труднопроходимые места на многие километры устилали накатником, вырубая для этого придорожные леса и разбирая строения. И потом, после войны, езда по этой дороге на телеге напоминала езду по стиральной доске. Досталось Мглинскому большаку и в 1943 году, когда фашистские войска откатывались на запад под натиском наших войск, В осеннюю непогодь рычащие колонны подолгу задерживались, чтобы вытащить забуксовавшие в глубоких рытвинах и песке тяжелые бронированные машины. Много воспоминаний связано с Мглинским большаком. Но одно очень жуткое осталось во мне на всю жизнь.

Уже осенью 1941 года, в первый год оккупации нашего района, стали проявлять себя партизаны. То тут, то там на дорогах раздавались взрывы, перестрелки: партизаны по ночам минировали дороги, по которым днем передвигались немецкие подразделения.

Эти диверсии еще более осложняли и без того нелегкую жизнь населения, так как после каждого взрыва мины в деревнях появлялись карательные отряды, искали виновных, брали заложников и чинили над ними короткий суд...

Взрывы, конечно, продолжались. То взлетит на воздух грузовик с солдатами, то телега фуражира. Сделав свое дело, партизаны-подрывники уходили в леса на свои базы, а местное население несло ответственность и наказание.

Размеры пользы от этих взрывов трудно оценить, они, конечно, усложняли, но не парализовали движение по большаку, а вот беды от них было много.

Чтобы обезопасить свои транспорты от мин, немцы не могли на каждом километре ставить часового и придумали иезуитский способ—по утрам боронить дорогу.

И вот каждое утро, еще до восхода солнца, по наряду старосты от деревни к деревне по большаку передвигались живые «миноискатели». Впряженная в железную борону «зиг-заг» лошадь, управляемая удлиненными вожжами, как смертник, боронила песчаное полотно дороги, а сзади на длину вожжей шел второй смертник — человек.

Дошел черед и до нашего двора. Староста, по деревенскому прозвищу Турчонок, с вечера пришел предупредить и дать соответствующие инструкции, как себя вести во время этой смертельной процедуры.

— Вначале до следующей деревни идешь по одной стороне большака, а обратный путь, если, конечно, ничего не произойдет,— по другой,— наставлял он.— Главное, не отвлекайся от копыт лошади и клецов бороны. Взрыв произойдет мгновенно, но надо успеть упасть и прижаться к земле. Так что не робей.

Я и сейчас помню те минуты, когда шел за бороной. Мне в ту пору было тринадцать лет, но уже не помню, почему жребий в нашей семье пал на меня (думаю, что настоял сам). Боялся ли я взрыва, а это ведь была бы верная смерть, не помню, но страшная неопределенность его ожидания врезалась в память.

Иду за бороной на расстоянии длины двух вожжей, покрикиваю на молодую вороную кобылку Женьку и, как наставлял староста, очень внимательно, безотрывно слежу за копытами лошади, равномерно спечатывающей свои шаги в песчаный грунт большака. Трехкилометровый путь по одной стороне дороги, обратно — по другой.

Возвращаюсь, благополучно завершив «миноискание», и вижу на обочине большака мать... мою родную мать...

МРЛИНСКИЙ большак повидал на своих обочинах тысячи скорбных матерей. В 1941 году из всех окрестных деревень по нему шли на войну мужья и старшие сыновья, после освобождения Смоленщины отправлялись на фронт чудом уцелевшие в оккупации их младшие сыновья. Большинство из них не вернулись домой. После войны по этому истерзанному большаку, ставшему символом бездорожья, уходила на поиски лучшей жизни и без того сильно поредевшая молодежь. Прошли те неимоверно трудные времена. И сейчас по большаку змеится черная лента асфальта. Но по ней уже некому уходить в город, а из города пока никто не хочет возвращаться даже по асфальту.